| на главную | карта сайта | контакты |

РКА на FACEBOOK WEB-СООБЩЕСТВО РКА RJoC - ЖУРНАЛ РКА

НОВОСТИ
О РКА
КАЛЕНДАРЬ
ПРОЕКТЫ
БИБЛИОТЕКА
ИМЕНА
ПАРТНЕРЫ


ПОИСК На сайте
В Яndex


АРХИВ
НОВОСТЕЙ

2018 г.

  01-12

2017 г.

  01-12

2016 г.

  01-12

2015 г.

  01     02   05 - 06

2014 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09-12

2013 г.

  01     02     03    04   05     06     07    08   09     10     11    12

2012 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2011 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2010 г.

  01

2009 г.

  01     02     03     04   05     06     07  -  08   09 -  10     11     12

2008 г.

  01  -  02     03 - 04   05     06     07    08   09     10     11 - 12

2007 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2006 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

2005 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

 2004 г.

  01     02     03     04   05     06     07     08   09     10     11     12

 2003 г.

  03     04     05     06   07     08     09     10   11     12



 

26.07.2005

Ярослав Кузьминов:
СИТУАЦИЯ, КОГДА НАШИХ ДЕТЕЙ УЧАТ НЕУДАЧНИКИ,
НЕВОЗМОЖНА ДЛЯ ОБЩЕСТВА

Общественная дискуссия вокруг реформы образования довольно активна, хотя и не особо содержательна: критики в основном придерживаются общих заявлений. Однако многие показатели свидетельствуют о том, что наше образование находится в глубоком кризисе и реформирование необходимо. Реформа встречает противодействие и со стороны самих властей. Несмотря на то, что реализация реформы идет не первый год, необходимый уровень финансирования так и не был достигнут.

Доля бюджетных расходов на образование даже в среднесрочных программах Минфина пока не будет серьезно меняться с нынешних 3,5% ВВП. Для проведения реформы образования в том виде, в котором она предлагается разработчиками, этих средств явно недостаточно. О судьбе российской средней и высшей школы, а также о целях образовательной реформы <Росбалту> рассказал один из разработчиков реформы, ректор Государственного университета - Высшей школы экономики, сопредседатель Российского общественного совета развития образования Ярослав КУЗЬМИНОВ.

- На парламентских слушаниях 15 июня депутаты Госдумы раскритиковали реформу образования по двум основным тезисам: в связи с тем, что она подрывает основы <лучшего в мире образования>, а также переводит его на платную основу. Каково сегодня состояние образовательной системы в России?

- Когда депутаты говорят о нашем образовании как лучшем в мире, они живут воспоминаниями. Сегодня Правительство РФ впервые внятно поставило вопрос о том, что необходимы конкретные параметры качества системы. Были выделены два базовых параметра: удельное финансирование одного учащегося в бюджетном секторе и средняя зарплата работников отрасли. Мы можем добавлять еще какие-то показатели типа количества компьютеров, Интернет-ресурсов, но они вторичны. Не секрет, что сегодня по этим показателям мы очень сильно отстаем от европейских и американских образовательных систем: мы объективно не можем с ними конкурировать.

Есть такое исследование PISA, который проводит ОЭСР среди ведущих стран мира. PISA характеризует способность школьников применять свои знания на практике. Мы там регулярно занимаем места все ближе к хвосту. То есть мы заучиваем знания, но не можем их применить.

Наши вузы перестали упоминаться в мировых рейтингах. Скажем, среди 200 лучших университетов мира наш - один МГУ, а китайских, о которых еще 10 лет назад никто и не слышал - десять. Можно, конечно, сказать, что нас там специально <опускают>, но вряд ли китайцев на Западе любят больше.

Структурно система образования совершенно дезориентирована. 30-40% студентов вузов даже не собираются работать по специальности, половина выпускников техникумов намеревается сразу же поступать в вуз и учиться еще 5 лет. Спрашивается, зачем тогда они поступали именно в техникум? Зачастую мы вообще готовим неизвестно кого: три года назад я ездил по ПТУ. Там была такая замечательная специальность - обрубщик. Человек обучается тому, что с помощью зубила с грубо отформованного листа железа сбивает заусенцы. Напомню, это было уже в XXI веке.

Центральной проблемой российского образования является восстановление его нормального состояния - нормального, приличествующего здоровому обществу. Несмотря на запас прочности, оставшийся с советских времен, система образования сегодня находится в ненадлежащем состоянии. В этом ни у кого сомнений нет.

- Насколько серьезны структурные отставания, насколько глубоким должно быть реформирование системы образования?

- Я бы выделил три <зоны> структурных отставаний. Во-первых, это недостаточная продолжительность общего образования. В развитых странах оно занимает в общей сложности до 14 лет - с 4-5 до 18. К этому можно добавить такие формы (обязательные уже не для всех, но массовые) как колледжи в США, лицеи во Франции, старшая средняя школа в Китае. Захватывая период жизни с 15-16 до 19-20 лет, они, по сути дела, представляют продолжение общего образования - с выбором направления, но не узкой специальности.

В России сегодня общее образование представлено только 10-11-тилетней школой, дошкольное образование не обязательно. Этого уже не хватает для завершения социализации, приобретения достаточного багажа фундаментальных знаний. Особенно в области обществознания. Поэтому у нас программы вузов и техникумов включают до 30% предметов общеобразовательного цикла, и продолжительность обучения дольше на 1-1,5 года, чем на Западе.

Во-вторых, это система профессионального обучения квалифицированных исполнителей. Система ПТУ <гонится за тремя зайцами>, пытаясь одновременно решить задачи социальной поддержки, обучения профессиональным квалификациям и завершения полного среднего образования. В результате не получается ничего. Работодатели не доверяют качеству выпускников, все обучение происходит на рабочем месте. Прямые и косвенные затраты предприятий на подготовку на рабочем месте достигают 400 млрд рублей, в то время как весь их заказ образовательным учреждениям меньше 15 млрд.

В-третьих, это соотношение учебной и исследовательской работы университетов. В финансировании высшего образования за рубежом на исследования приходится от 25 до 35% ресурсов, у нас - меньше 10%. Я уже не говорю об абсолютных цифрах. На Западе активные исследования ведет 80-90% университетских преподавателей, у нас - около 20%. А ведь университеты не только часть инновационного комплекса любого общества. Сам университетский тип преподавания построен на производстве и передаче инноваций.

- Сегодня официальный лозунг в образовательной политике - это модернизация. Что такое модернизация применительно к образованию? Что включается в это понятие?

- Я думаю, что слово <модернизация> правильно по отношению к процессам в образовании, которые начали осуществляться государством, но оно не исчерпывающе. Предполагается, что модернизация должна ликвидировать моменты структурного отставания, архаичные моменты в образовании.

Другие процессы я бы все же предпочел называть реформой. Это, в первую очередь, реформа организационно-экономических механизмов, на которых основывается образование, и которые связаны с наибольшими социальными проблемами и экономическими потерями. Там модернизировать нечего - там надо менять. Сохранение присущих плановой экономике и ограниченной свободе хозяйственной деятельности старых механизмов госзаказа и сметного финансирования учреждений в современных условиях служит только сохранению неэффективных образовательных программ, замораживает устаревшую структуру образования.

И, наконец, по целому ряду целей и процессов, которые идут в нашем образовании, я бы употребил термин <восстановление>. Центральной проблемой российского образования является восстановление его нормального состояния - нормального, приличествующего здоровому обществу. Первое условие - надо возобновить эффективный контракт между обществом и преподавателем. Учитель, университетский педагог должны и в материальном, и в социальном плане перестать чувствовать себя ущербными, несправедливо вознаграждаемыми за свой труд. Выполним это условие - начнется возрождение образовательного сообщества, обеспечивающего - независимо от государства и администрации - контроль качества, освоение инноваций, воспитание наряду с обучением. Как это, кстати, происходит в других странах, как это было в Советском Союзе.

- То есть восстановление - главное, первичное? В чем же тогда ваше отличие от консерваторов?

- Проблема в том, что просто восстановить старое советское образование невозможно - время уже ушло вперед. Отсюда задача модернизации. Вторая проблема - повысить зарплату до нужного уровня - в 3-5 раз - нельзя за счет простого увеличения бюджетных расходов. Сегодня они составляют 3,5% ВВП, в том числе фонд оплаты труда - около 1,6%. Увеличить его хотя бы в три раза в реальном выражении будет стоить дополнительно 3,2% ВВП (в 2010 году это будет около 850 млрд рублей). Это, замечу, всего-навсего увеличение зарплаты профессора с 5,5 до 15 тыс. рублей, увеличение явно недостаточное. С учетом других обязательств бюджета - по финансированию обороны, здравоохранения, судебной и правоохранительной системы, по развитию материальной и информационной базы того же образования - в среднесрочном периоде это невозможно.

<В лобовую> задача не решается. Именно поэтому необходима быстрая и радикальная реформа организации и финансирования образования. Нужно мобилизовать все источники - и средства местного самоуправления, и средства семей, и средства предприятий. Но этого мало. Нужно сосредоточить финансирование на действительно эффективных программах, работающих на будущее страны.

- Каковы цели реформы образования - в широком смысле?

- Я бы выделил четыре цели.

Первая цель - нормальное образование для всех. Это обязательный атрибут современного общества, а мы претендуем на то, чтобы быть членами G-8. В России и Советском Союзе, который предшествовал России, у нас был самый высокий уровень образования. Мы до сих пор по охвату населения образованием опережаем многие развитые страны. Рамка, в которой мы даем возможность получить образование, почти поголовная для школ, и очень массовая для профессионального образования. Это крупнейшее достижение советской цивилизации, наиболее ценное ее наследство, которое мы ни в коем случае не должны потерять. Но в рамках этих обязательств, в рамках очень широкого охвата образования, к сожалению, сейчас существует неблагоприятные тенденции, и эти тенденции усиливаются.

В России сложились очень резкие различия в доступе к качественному образованию. Таких различий не было в СССР, и таких различий сегодня нет ни в одной капиталистической стране. Здесь наложились две причины: резкое имущественное расслоение населения, с одной стороны, и сильное недофинансирование учебных заведений - с другой. В результате последние вынуждены отбирать не столько способных учащихся, сколько тех, чьи семьи могут внести - в той или иной форме - вклад в финансирование образовательных программ. Происходит ползучая имущественная стратификация вузов и школ, учебные заведения с большим бюджетом сосредотачивают у себя лучших преподавателей, а те школы и вузы, которые не могут привлечь состоятельных граждан, постепенно опускаются по качеству преподавания.

В обществе, построенном на частной инициативе, система образования обеспечивает равный старт для выходцев из разных по доходу семей. Ряд государств (например, Соединенные Штаты, ЕС) идут дальше, создавая и финансируя специальные механизмы социального перемешивания, дающие преимущественные права на получение образования учащимся из социально неадаптированных, бедных слоев общества. Такие механизмы, пусть плохо исполнявшиеся, существовали и в Советском Союзе. Можно вспомнить хотя бы рабфаки при вузах, преимущества детям рабочих и колхозников при зачислении.

Следовательно, для России существуют три задачи: сохранить существующий масштаб охвата населения образовательными программами (размерность системы образования) на высоком уровне, достигнутом к началу XXI века, обеспечить приемлемое качество образования во всех его сегментах и с учетом объективно существующего различия качества образовательных программ обеспечить равный доступ к этим программам.

Для решения трех задач нужно выполнить три условия. Первое - это ликвидация очагов псевдообразования, это как злокачественная опухоль. Они дают метастазы. Второе - ликвидировать резкие различия в доступе к образованию. И главное - поднять до нормального уровня оплату труда преподавателей. Поднять оплату преподавателя до того уровня, когда он сможет относиться к своему занятию как к творческому труду, не считая часы. В среднем по стране учитель должен получать где-то $500, доцент нормального вуза - где-то до $1000. И доцент исследовательского университета, который участвует в исследованиях, получает гранты - это $2500-3000. Это соответствует тем рынкам труда, на которых конкурируют эти преподавательские рабочие места.

Сегодняшняя символическая оплата учителей ни к чему, кроме неблагоприятного отбора, не приводит. Мы имеем двойной неблагоприятный отбор: с одной стороны, в педвузы идут самые слабые выпускники школ, слабее идут только в некоторые технические вузы.

В свою очередь из педвузов идут в школы только те, кто не смог устроиться больше никуда. В итоге получается, что наших с вами детей учат неудачники. Это совершенно дикая, невозможная ситуация для общества. Мне кажется, что и псевдообразование, и резкие различие в доступе, коррупционные явления в образовании возникают потому, что люди, остающиеся в образовании, перестают себя уважать.

Преподаватель в Москве или в Питере, при базовой зарплате в 5 тыс. рублей (в успешном вузе - в 8-10) должен зарабатывать свои $800-1000. В регионах <императив дохода> ниже, но в любом случае преподаватель должен зарабатывать что-то еще. И что ему делать? Он превращается в почасовика, у него объективно не остается времени на занятия исследованиями (не оплачивается), на дополнительную работу с учащимися (не оплачивается) и т.п. В итоге преподаватель теряет родовое отличие творческого человека - он начинает работать ради денег.

Вторая цель - сохранение инновационной части образования, то есть той части, которая обеспечивает развитие самого образования и экономики в целом. Это авторские школы и просто хорошие учителя. Такие есть почти в каждом крупном городе. Это те университеты, которые достойны звания университетов, в которых продолжают заниматься наукой. Таких по стране примерно четвертая часть - около 150. Из них не больше 25-30 имеют достаточно ресурсов, чтобы обеспечивать исследовательскую инфраструктуру, исследовательскую среду, куда при желании может войти любой студент. Эту группу Андрей Фурсенко предлагает назвать национальными университетами (по-моему, точнее было бы - исследовательскими университетами).

Авторские школы должны иметь большие гранты, которые присуждаются на конкурсной основе. И педагоги должны иметь возможность выделиться из общего ряда, должны иметь организационно-финансовые права на эксперименты и ресурсы на них.

Больше 15 лет в России на это не хватало бюджетных средств, бюджет сводился с дефицитом. Тогда свободную нишу поддержки новаторов заняли международные благотворительные фонды, в первую очередь фонд Сороса. Вспомните: были соросовские учителя, соросовские доценты. Вот Сорос ушел, и все кончилось. Что же мы, при доходах бюджета в $150 млрд, при огромном профиците бюджета - такие бедные, что не можем заместить Сороса? Российское государство должно заменить Сороса для российских учителей. Это обязанность государства. В федеральной программе развития образования нужно иметь средства на конкурсную поддержку инноваций в школах, ПТУ, техникумах.

И второй сектор инноваций - университеты. Сегодня наука из массы старых вузов ушла, а в новые коммерческие - даже не заходила. Между тем именно исследовательские университеты могут стать ядром инновационных кластеров.

- Разве в России еще остались исследовательские универститеты?

- Формально нет, а по существу есть, конечно. Пожалуйста: питерские ЛИТМО, ЛЭТИ (я по-старинке называю), томские вузы, новосибирские. Считаю, исследовательский потенциал МИФИ и Физтеха не подорван, Бауманка ведет исследования, Губкинский университет. Наконец, старейшие наши классические университеты, в первую очередь - питерский и мой родной московский, имеют мощнейшие традиции научной работы, человеческая <мощность> их факультетов зачастую превосходит целые группы институтов Академии наук.

Сегодня и наш ГУ-ВШЭ де-факто является исследовательским университетом, наш бюджет на исследования равен половине бюджета на образование. И студенты, которые хотят этим заниматься, вовлекаются в исследования, формируются как исследователи, затачиваются на инновации. Вы можете пойти и в бизнес, но вы уже знаете, как производить новое. А студенты вуза, где преподаватель, в лучшем случае, написал статью в какой-нибудь сборник, где нет атмосферы поиска, а есть атмосфера отчитывания по старому конспекту, просто не понимают, что такое производить инновации. Его этому не учат.

Эту цель - поддержку инноваций - мы можем понять и с другой стороны, со стороны учащихся. Это правильный отбор и воспитание элит. Элита - профессиональная, творческая, бизнес-элита - это те из нас, кто предлагает инновации и первыми осваивает <чужие> инновации. Общество не должно жалеть усилий на отбор и денег на воспитание элит. Здесь несколько элементов: дополнительное образование школьников: кружки, дворцы молодежи, факультативы в школах. Помимо этого - общенациональная система поиска талантливых ребят через олимпиады и конкурсы. Важно не превратить систему олимпиад в дополнение к единому экзамену, в еще один формальный канал пропуска в высшую школу. Олимпиадное движение должно начинаться с 5, 6, 7 классов, чтобы быть бескорыстным. Еще - высокие стипендии для талантливых студентов, закрепляющие их в академическом секторе рынка труда.

Третья цель - обеспечить соответствие профессионального образования перспективным потребностям рынка труда. И здесь три проблемы. Первая - существующая система управления, когда образовательные учреждения, по сути дела, сами формируют для себя государственный заказ, не неся никакой ответственности за качество обучения и трудоустройство выпускников. Преодолеть это через возрождение госраспределения советского типа, как сейчас кое-кто предлагает - романтизм чистой воды. Экономика основана на независимых от государства решениях руководителей частных (и даже формально государственных) предприятий. Кто будет в таких условиях формировать <жесткий> госзаказ? Чиновник. Ну а как воздействовать на чиновников, руководители наших учебных заведений знают очень хорошо. Вот они и бьются за госзаказ: это ведь будет просто сохранение существующего положения дел.

Действующую систему контрольных цифр может заместить только система, где решения принимают те, кто рискует. Рискуют в системе образования две стороны: учебные заведения и учащиеся. Первые - сегодняшним доходом и будущей репутацией, вторые - сегодняшними деньгами на финансирование образования, недополученной сегодня зарплатой (ведь, пойдя учиться, человек отказывается от заработка) и будущей карьерой.

Система, где решения принимают те, кто несет за них ответственность, и есть множественность центров принятия решений - это и есть рынок. Общество должно со-финансировать спрос учащихся (в условиях низких доходов основной части российских семей - не менее чем на 80-85% в основном образовании, и не менее чем на 60-70% - в профессиональном) и отдельно - спрос учебных заведений на наиболее талантливых учащихся (стипендии, научные лаборатории). Замечу, что это больше, чем дает государство сейчас: для вузов, скажем, это в лучшем случае 40% бюджета, а надо - 60%.

Есть ли в такой системе возможность корректировать <невидимую руку рынка>? Есть, это так называемые косвенные инструменты. Например, нужно стимулировать подготовку инженеров или врачей - государство устанавливает специальные стимулирующие доплаты для вузов и учащихся по этим направлениям.

Вторая проблема - сокращение срока жизни производственных и организационных технологий. Сегодня нельзя подготовить работника <на всю жизнь> и неэффективно готовить его по узкой специальности. Соответственно, в базовой профессиональной подготовке растет доля <открытых элементов> - фундаментальных знаний и умений обучаться, падает доля <конечных квалификаций>. Рядом с вузами и техникумами растет новый сектор профессионального образования, назовем его <сектор тонкой настройки> или <сектор доучивания>. Это различные учебные центры - независимые и при предприятиях, оформленные как самостоятельные юрлица, структурные подразделения или неоформленные. Объем расходов на профессиональную подготовку в отрыве от рабочего места пока невелик: 20-30 млрд рублей в год по сравнению с 400 млрд рублей затрат предприятий на подготовку собственно на рабочем месте и 300 млрд рублей бюджета основного профессионального образования.

Очевидные зоны неэффективности - жесткие структуры <официального> профобразования, например, 3-4 года в ПТУ дают на выпуске 3-й разряд или 5 лет обучения в инженерном вузе дают узкие компетенции, которые 80% выпускников на рынке никогда не востребуют.

Принцип <доучивания> простой - ничего лишнего. А прообраз таких эффективных программ появился на рынке уже 10 лет назад в виде корпоративных учебных центров, дающих конкретные квалификации за несколько месяцев. Работают в таких центрах высококвалифицированные преподаватели-практики с высокой оплатой. Соответственно, и стоимость курса солидная - сотни долларов в месяц. Но если соотносить стоимость с полезным эффектом, то это будет дешевле ПТУ и техникума в 3-4 раза. Нам надо вспомнить, что цель профобразования - приобретение компетенций, учитываемых на рынке труда.

Третья проблема - не отстать от будущего. Рецепт здесь очевидный - в базовом профессиональном образовании должны расти фундаментальный компонент знаний и роль навыков поиска и оценки информации, самообучения. Никаких других рецептов нет. Мы не можем угадать завтрашних технологий, но можем существенно сократить время на их освоение.

Наконец, четвертая цель реформы - это создание прозрачного и эффективного рынка образования. Образовательный рынок - это не продажа дипломов, как это у нас сложилось. Это пространство взаимного выбора учителями - учеников, а учащимися - учителей. И валюта, которая <ходит> на этом рынке - это талант, качество и репутация. А только потом деньги. Образование, где господствует денежная оценка вклада вуза или абитуриента, нездорово.

В Советском Союзе рынок образования был в каких-то аспектах более эффективным, чем сегодня. Над вузами и школами не довлела задача <покупать деньги> в лице каждого кандидата на обучение. Были ошибки в измерении таланта или качества образования, но ошибки субъективные.

А посмотрите, что сейчас делается? В качественных вузах два чисто денежных фильтра на входе: официальный (плата за обучение или за курсы подготовки) и неофициальный (обязательные репетиторы). Фильтр качества образования абитуриента, фильтр таланта существует только для тех, кто эти денежные фильтры миновал. В лучшем случае это могут сделать 25% от всех выпускников школы, остальные - практически независимо от способностей - сталкиваются в <дешевые> секторы образования и ниже - в псевдообразование.

Конкуренция денег заместила конкуренцию способностей. Опять-таки, базовое условие преодоления этого - достаточное финансирование, преодоление кричащего дефицита денег в образовании и у образователей. Но, помимо этого, есть проблема дефицита информации. Эту проблему тоже надо решать. Ее можно решить быстрее, чем проблему денег.

Образование - так называемый доверительный товар. Его качество нельзя <попробовать на зуб> или увидеть сразу. Хотя попытки учебных заведений так себя вести, опираясь на некомпетентность родителей и учащихся, есть. Возьмите некоторые частные школы: все-все вам покажут: и бассейн у них есть, и компьютеры во всех классах, и кухня отличная... Вот только учат плохо - но к этому выводу родители приходят, уже отдав деньги за год-два.

Инструменты здесь такие: Во-первых, единая национальная система измерения качества, независимая от учебных заведений; во-вторых, обязательный для каждого учебного заведения <пакет> информации в Интернете - от программ и учебных планов до финансового состояния и средней зарплаты преподавателей; в-третьих, внешняя по отношению к всей системе образования система присвоения конкретных профессиональных квалификаций. Она должна стать делом профессиональных ассоциаций и объединений работодателей.

- Кто же должен платить за образование?

- Человек должен желать получить образование, и именно это конкретное образование, именно этот набор знаний и умений. В противном случае происходит имитация образования, о которой мы говорили выше: учащийся не вовлечен, проходит программу <по коридору>.

А вот финансировать заказ могут разные лица: сам учащийся, его семья, муниципалитет, государство, иностранное государство, будущий работодатель, общественные организации, спонсоры. Их средства могут складываться. Плюс могут быть заемные средства.

В России, где платить за полноценное образование могут 30-40% населения, и где доходы государства в большой степени формируются за счет изъятия природной ренты, доля государственного бюджета в финансировании образования должна быть высока: 90% в <социально обязательных> секторах и не меньше 60% в системе профессионального образования. Я считаю, что даже в дополнительном образовании необходимо софинансирование государством на уровне 30-40%.

Реальная доля государственных денег в российской системе образования гораздо меньше: даже в школе это 75%, в вузах не более 40%. В ДПО (кроме переподготовки учителей и госслужащих) бюджетных денег сейчас нет вообще. Это нелегко исправить: ведь применительно к нашим образовательным потребностям денег в обществе не хватает. Дефицит бюджетного финансирования вынужденно покрывается за счет средств семей.

От образования оказываются оттесненными выходцы из семей с низкими доходами. Сам отбор учащихся искажается, ключевую роль начинают играть не способности и усилия ребенка, а деньги родителей. Такая система, очевидно, нуждается в исправлении. Вклад государства может быть увеличен в течение ближайших пяти лет: с нынешних 3,5% от ВВП до примерно 5%, а в абсолютных цифрах почти в два раза. Это не утопическое требование, оно просчитано экономистами.

- В последнее время часто говорят о <псевдообразовании>, о необходимости борьбы с низким качеством образования. Не кажется ли вам, что результатом может стать искусственное сужение образовательных возможностей населения? Ведь за те деньги, которыми люди в своем большинстве располагают, особенно в глубинке, невозможно организовать что-то действительно качественное...

- Имитация образования и низкое качество образования - разные явления. В первом случае надо разгонять, во втором - помогать. Я бы выделил два сорта псевдообразования. Первый - когда люди, поступая на ту ли иную образовательную программу, не получают тех компетенций, которые заявлены в этой программе. Потому что их обманывают в условиях явной информационной недостаточности образовательного рынка. Я недавно говорил с девушкой, которая учится на втором курсе в региональном филиале московского большого вуза - кстати государственного - на менеджера. Учится за деньги. И ей преподают естествознание (в основном, биологию), историю СССР и еще что-то. Вот такие предметы. Это такой случай, когда ей за $600 в год предлагают это недорого. Согласитесь, что после этого она менеджером не будет. Ее обманывают.

Второй сектор <псевдообразования> - это псевдообразование, которое возникает по взаимному согласию сторон. По последним данным наших опросов, с каждым годом растет такое явление, как покупка экзаменов, покупка дипломных работ. Когда люди платят не за то, чтобы освоить определенные компетенции, а просто <пройти> образовательную программу. Это покупка титула образования вместо получения компетенции.

- Какими мерами можно достигнуть необходимого уровня оплаты работы преподавателей?

- Есть варианты. Первый вариант широко обсуждается - это так называемый китайский путь. Оставить у федерального центра самые лучшие вузы, дать им достаточные деньги для конкуренции на международном рынке, а все остальное сбросить на регионы. Пусть регионы сами с этим разбираются. Хотят регионы свою интеллигенцию - значит, пусть собирают деньги и наполняют бюджеты. Не хотят - как хотят. То есть, прямо говоря, это путь резкого сокращения охвата населения высшим образованием и концентрации тех ресурсов, которые есть, на лучших проектах. Крупные университеты в крупных городах, крупные школы в центрах сельских районов.

Я считаю что этот путь для России невозможен и неприемлем. Мы социально и политически не выдержим этого. Одно дело - ограничивать доступность образования для семей, где родители имеют 4-5 классов, другое дело - как у нас, где они имеют 10 классов в среднем, где почти треть взрослого населения имеет высшее образование.

Полагаю, что сокращение может происходить только за счет отсечения гнилых участков, то есть за счет отсечения этого псевдообразования, но никак не за счет сокращения тех зон, где реально происходит образование. То есть у нас с вами есть возможность сокращения масштаба существующей системы образования где-то на 30%. Около половины ее - это сокращение псевдообразования (да, конечно оно больше, но какую-то часть можно восстановить, то есть сделать снова образованием). Где-то 15% - это естественное демографическое снижение количества людей, входящих в образовательную систему, потому что сейчас мы с вами вступаем в период демографического спада. В 2010 году только 75% от нынешнего контингента придет в вузы, в 2013 году - еще меньше. Это очень большой спад. Это дает обществу возможность концентрировать ресурсы на меньшем количестве обучающихся.

Это первый путь. Если говорить в терминах ресурсов, он очень ограничен. Никакого повышения зарплат в 2 раза, тем более в 3 раза он нам не даст.

Второй источник - это увеличение доли бюджета на образование. Я считаю, что бюджет может и обязан дать в образование больше денег, чем он дает сейчас. Мы сейчас направляем в образование где-то 3,5% валового внутреннего продукта по сравнению примерно с 6% процентами, которые туда направлялись во времена советской власти. Потенциал для повышения бюджетного вклада в образование в 1,5 раза как минимум (в долях ВВП) у нас есть. Считаю, что общество (а не только образовательная система) должно за это бороться, в том числе - политически. Потому что в государстве существует очень большая конкуренция за бюджетные ресурсы. Без выразительной картины провалов образования, национальных угроз, которые происходят от этих провалов, мы никогда не докажем ни Президенту, ни министру финансов, что необходимы такие большие ресурсы (к 2010 году прирост должен бы составить где-то $15 млрд).

Беда того этапа реформы образования, который осуществлялся в 1999-2004 годах, заключалась в том, что руководство Министерства образования боялось ставить жестко разговор о ресурсах. Вопрос о ресурсах ставили мы. Есть несколько докладов Высшей школы экономики, которые направлялись руководству страны, а также обсуждались публично. Но руководство системы образования было больше заинтересовано в том, чтобы сохранять некоторое равновесие с руководством Минфина, а реформы пыталось делать без сильных финансовых вливаний. Я считаю, что это ошибочно.

Рост финансирования, тем не менее, происходил. Он шел от 25% реального прироста в 1999 году до 10% в последние годы. Это приличный прирост. Но перед руководством страны не ставился политически жестко о том, что у нас идет вырождение образования и что за это придется отвечать и политическому руководству, и руководству отрасли.

Бюджет может внести повышенный вклад, я считаю, что это обязанность государства его обеспечить. Но если сложить эффекты от демографического спада, ликвидации псевдообразования и роста бюджета в два раза, то будет все равно недостаточно. Это будет 60-65% от необходимого. Следовательно, нужно использовать еще один канал: расширение участия общества, семейного бюджета в финансировании образования. Это наиболее дискуссионная проблема. Я считаю, что те коллеги, которые поднимают вопрос о риске такого рода источников, абсолютно правы.

- Значит, все-таки платность образования надо увеличивать?

- Поймите правильно. Я не сторонник платного образования. Я предлагаю те или иные механизмы платности вынужденно, поскольку общество - и политическое руководство - не готовы сделать образование абсолютным бюджетным приоритетом. Чтобы не потерять образование как систему, способную к воспроизводству и обладающую какими-то механизмами саморегуляции, хороши любые средства.

Если выбор таков: потерять образование вообще или сохранить его ядро, но еще сильнее усугубить складывающееся в обществе неравенство, - я выбираю второй путь. Сохраним образование - будет на следующем этапе возможность открыть к нему доступ для всех, вытеснить частные фонды общественными.

Для России образование, которое полностью оплачивается из общественных источников, лучше, чем оплачиваемое частными лицами. Здесь есть два фактора. Первый - значительная доля общественных ресурсов не собирается равномерно со всех граждан, а поступает в качестве изымаемой природной ренты с узкой группы предприятий. Второй - наше общество социально неоднородно, средний класс - самодостаточные люди - в нем еще не преобладает (по разным оценкам, его доля составляет от 25 до 35%). Две трети населения России зависят от государства, не имея возможности самостоятельно финансировать свое образование и здравоохранение. По нашим опросам, 45% населения России - это больше, чем самые оптимистичные оценки размеров среднего класса - готовы платить значительные средства за высшее образование своих детей. Но средств у почти половины этих людей недостаточно, без помощи государства они купят плохое, некачественное образование.

- Должна ли плата за обучение затронуть школу, или она останется <бастионом бесплатности>?

- В 2004 году школы получили из бюджета 313 млрд рублей, а семьи затратили на обучение своих детей 103 млрд. Две трети этих денег - это так называемые <сопутствующие расходы>: приобретение учебников, школьной формы, проезд до школы, оплата компьютера и Интернета, а также финансирование экскурсий, вечеров и т.д. И только треть идет на оплату собственно образования. Это меньше 10% ресурсов школ. Сравните: в техникумах семьи дают 36%, в вузах - 54% ресурсов. Даже в детских садах доля родителей выше - почти 20%.

Сегодня экономика школы организована таким образом. В городской школе есть бюджетные деньги - это приблизительно $400 в год на одного учащегося. Деньги совершенно жалкие. Есть деньги, которые собирают родители - это примерно $70-100 в год на одного учащегося. Сумма сильно варьируется по городам. В малых городах почти ничего не собирают, а в Москве собирают в 2 раза больше, чем дает государство. Сейчас многие коллеги ставят вопрос о том, чтобы ввести так называемую систему <75 на 25>. Это когда 75% учебного времени отдается под базовый план, финансируемый государством в том же объеме, что и ранее, а 25% отдают на свободный рынок, чтобы школа предлагала платные курсы, за которые платили бы родители. Сегодня, при том что все люди понимают - за образование надо платить, можно тем самым решить экономические проблемы школы.

В крупных городах, действительно, таким образом решатся экономические проблемы. Но это также будет способствовать очень быстрой сегрегации школ. Она и так уже идет: хорошие преподаватели в эффективных школах, там, где эффективные директора, которые могут собрать большие деньги у родителей, туда сходятся родители, которые могут эти большие деньги заплатить. И у нас вместо механизма социального перемешивания, вместо равного старта, единства, которые должна создавать школа, у нас получается школа как механизм социального обособления.

За последние 5-10 лет во всех крупных городах сложилась система, что есть школы <приличные>, а есть школы <неприличные>. И они, к сожалению, комплектуются не по интеллекту родителей, а по доходу. Здесь нужно быть очень аккуратными. Я бы трижды подумал перед тем, как пускать официальные коммерческие курсы, официальные деньги родителей в школу. Если две трети класса будет ходить на занятия, а треть не будет, потому что у их родителей нет денег, это тяжелая социальная проблема. Мне кажется, что сегодня у российского общества есть ресурсы, чтобы эту проблему не порождать. Чтобы частично заместить на уровне общего образования это деньгами федерального бюджета, регионального бюджета, местных бюджетов.

По расчетам, придется направлять дополнительно примерно $8 млрд на финансирование общеобразовательной школы. Школа сейчас находится в очень тяжелом положении. И добирать в нее родительские деньги можно и нужно. Но после того, когда общество выполнит хотя бы базовые условия. Базовые условия - это $500 в месяц учителю. Получит у нас учитель $500 в городах, тогда пусть он зарабатывает, тогда у него хватит разумения на этих платных курсах детей из бедных семей приглашать за школьный счет. У него будет то состояние, когда он будет способен на великодушные поступки, когда он будет не за деньги оставаться после уроков заниматься с отстающими.

- Повышение заработной платы не всегда влияет на мотивацию...

- Вы знаете, влияет. Это как отец Сонечки Мармеладовой у Достоевского говорил: <Бедность не порок, но нищета - порок>. Когда человек находится в состоянии нищеты, у него нет возможности проявить великодушие. У него нет возможности, как в медицине следовать клятве Гиппократа, потому что он в своей школе зарабатывает на двух ставках 6 тыс. рублей. И для того, чтобы прокормить свою семью, ему надо успеть позаниматься с Васей, Петей, Колей, чьи мамы ему платят, и приехать еще в другую школу, где он работает на полставки, и тогда он выйдет на 12-15 тыс., когда он сможет кормить семью. Ему некогда оставаться с бедным двоечником Сережей.

Это не бедность. Бедность кстати в школах всегда была известна. И российская школа была известна бедностью. Но бедность не мешала великодушным поступкам. Потому что вместо белого хлеба можно есть черный, но книжку учитель всегда покупал, и с хорошим учеником после уроков он оставался и объяснял устройство Вселенной, потому что ему было интересно. А когда учитель не может прокормиться, то во многих случаях это уже не тот учитель, которому интересно. А кому интересно, у кого может восстановиться учительская мотивация, ему надо возобновить нормальный контракт с обществом, которое его нанимало.

- Как можно исправить ситуацию с недостатком финансирования прямо сейчас? За счет привлечения средств родителей?

- В течение трех ближайших лет государство планирует вдвое - по номиналу - увеличить зарплаты бюджетникам. Ресурсы на это посчитаны и выделены. Но в реальном выражении это будет рост только в полтора раза. То есть зарплата в образовании будет составлять не 60% от средней по стране, как сейчас, а где-то 75%. Этого, очевидно, недостаточно для выхода на эффективный контракт <общество-учитель>.

Вижу три пути решения вопроса.

Первый - выделить учителей и медиков как приоритетную группу бюджетников, увеличить им зарплату не в два, а в три раза. Это, пожалуй, максимум того, что может сегодня потянуть бюджет. Ведь работники образования и здравоохранения вместе составляют 40% бюджетников. Плюс к этому - через введение отраслевых систем оплаты труда - увеличить дифференциацию между собственно преподавателями и обслуживающим персоналом (в здравоохранении, кстати, так не получится: кто лежал в клинике, понимает, как много зависит даже не от медсестры - от нянечки). В совокупности эти меры дадут школьному учителю 90% от средней зарплаты по стране, вузовскому преподавателю - 120-130%. Это как если бы сегодня они получали 7200 и 10000 рублей в месяц соответственно. Для учителя это немного, для доцента вуза - откровенно мало. Контракт не восстанавливается.

Второй путь - перейти на новые формы экономических отношений в образовании, весь прирост бюджетных денег направить по каналам нормативного подушевого финансирования, а учебным заведениям снять все ограничения, регламентирующие численность и зарплату персонала. Кроме одного - законом должна ежегодно устанавливаться минимальная зарплата преподавателя на полной ставке. По нашим оценкам, это дополнительно даст 2-3 тысячи рублей в месяц каждому работающему учителю за счет экономии на ставках, без заполнения которых можно обойтись. Плюс стимулирует конкуренцию между учебными заведениями за учеников, что само по себе приведет к повышению качества работы.

Третий путь - это как раз привлечение частных средств. За счет взносов платежеспособной части родителей можно увеличить бюджеты школ в 1,5-2 раза, и соответственно поднять зарплату учителей еще на 5-7 тысяч рублей в месяц. Вместе с приростом бюджетных средств это может обеспечить желаемый рост зарплаты до 15 тыс. рублей в месяц.

Но это в среднем. Важно видеть детали. Успешная школа в крупном городе может собрать с родителей в два, три раза больше денег, чем ей дает бюджет - в точности так же, как успешные вузы. Но рядовая школа в рабочем поселке соберет в лучшем случае 30% от своего бюджета. И другая дифференциация - между семьями. Как быть с теми, чьи родители не могут или не хотят платить за дополнительные занятия?

Мы считаем, что нужно разрешить систему факультативов в школах, но одновременно выделить бюджетные средства для компенсации стоимости этих факультативов тем учащимся, чьи семьи не способны платить. Это примерно $2 млрд в год - огромные деньги, но меньшие, чем $5-6 млрд, которые пришлось бы доплачивать <за всех>. Зато состоятельные родители не только принесут в школу $3-4 млрд - они начнут присматривать за качеством занятий, начнут спрашивать со школы. Это не менее важно.

Если мы реально увеличим зарплату учителям до 8-9 тысяч к 2008 году, то это будет серьезным шагом к тому, чтобы продолжая ту же бюджетную политику, увеличить зарплату за счет бюджетных средств до 15 тысяч к 2010 году. Это соответствует нашим расчетам. В общем, я не могу сказать, что это будет 100%-ным решением, но это будет решением, которое будет охватывать 60% от необходимого. А остальное это разные вещи. Ты решаешь проблемы с финансированием благодаря участию родителей, но это нехватка 20-30%, или ты решаешь проблемы нехватки 70%. Это принципиально разные подходы. Это разные обязательства, разные жесткости для родителей.

Могу сказать, что родители очень сильно не <докладывают> в именно в школу. Мы тратим на дошкольника больше, чем на школьника, и тратим очень большие деньги, начиная с 10-11 классов. Причем пик приходится - по понятным причинам - на время подготовки к поступлению. Но вот школа: все спокойно. Вроде бы сигналов не даем, вроде бы в школе учат, причем никто не интересуется, что учат вроде бы не так, как хотелось. Нас губит родительская инертность. Я думаю, что нужно просто создавать попечительские советы, чтобы они следили за качеством образования.

На уровне профессионального образования другая ситуация: мы уже не сможем получить больше, чем получаем сейчас. Ресурсы семей по отношению к профобразованию перенапряжены. И, как правило, они вышли уже на равновесное состояние.

Мы можем развивать образовательный кредит, то есть перекладывать плату на те семьи, у которых нет детей, чтобы кредитовать обучение. У меня есть деньги, но нет потребности купить холодильник, а у вас есть потребность в холодильнике, но нет денег. Я вам даю через банк эти деньги, вы не знаете, кто вам одолжил деньги, но это я. У меня уже есть холодильник. Вот то же самое и с образовательным кредитом. Система образовательных вкладов должна помочь удвоить вклады семей.

- Есть разрыв между тем, что нужно рынку и тем, что выпускает система образования. Как можно его ликвидировать?

- Этот разрыв будет всегда, потому что система образования не имеет своей целью исключительно удовлетворение рынка труда. У нее много целей: социализировать человека, реализовать естественное желание умных людей пребывать среди других умных людей, но совершенно очевидно, что ее выпускники должны трудоустроиться.

- А кто-нибудь задается вопросом о том, сколько нужно рынку?

- А вы это знаете? И рынок этого не знает. Мы проводим исследования рынка труда. Впервые в этом году ВШЭ по заказу Минобрнауки провела исследование стратегий работодателей в отношении найма работников. Это первые данные, которые мы получили по спросу на тех или иных работников. Я думаю можно сделать публичными результаты этого опроса, и это будет сигналом - где есть дефицит, где есть платежеспособный спрос предприятий. Но это сейчас. А учиться нужно 5-6 лет. Мы не способны сейчас дать прогноз, что будет через 10 лет, когда ты войдешь в нормальное состояние и сможешь зарабатывать деньги. Потому система образования - во многом система доверительного измерения. Человек, который идет учиться, во много пытается сформировать себя не как работника с законченной квалификацией, а как человек, который способен эти квалификации приобретать. Поэтому образование во многом приобретает все более и более фундаментальный характер.

- Может ли реформа образования стать средством перехода от <экономики трубы> к инновационной экономике?

- <Экономика трубы> - это просто-напросто экономика, которая не способна создавать добавленную стоимость ни в каких секторах, кроме тех, в которых добавленную стоимость за нее создает природа. Сегодня примерно половина доходов государства создается этой самой <трубой>. И важно использовать период благоприятной конъюнктуры цен на традиционные энергоносители, чтобы вырастить те отрасли национальной экономики, которые могут приносить доход от продаж на мировом рынке через 20-30 лет. Национальный рынок умер, он больше не существует как нечто цельное и самодостаточное.

Я думаю, мы не сможем конкурировать на завтрашних рынках машиностроительной продукции и легкой промышленности. В этом нет ничего обидного - Европа тоже не может. У Китая и стран Юго-Восточной Азии тройное преимущество перед нами в цене квалифицированного труда исполнителей. Значит, надо вкладываться в новую экономику, в порождение инноваций.

Где мы конкурентоспособны - это интеллектуальный труд, творческий труд, <заточенный> на порождение нового. Надо обеспечить эффективную работу системы, формирующей <человека творческого> - в первую голову системы образования. Надо, кроме этого, сформировать инфраструктуру инновационного малого бизнеса. Гранты и кредитные линии для старта новых предприятий, правовую защиту, маркетинговые услуги.

Мы по заказу Минсвязи проводили обследование малых предприятий четырех секторов новой экономики: собственно IT, науки, интеллектуальных услуг и обучения. Так вот, даже не в Москве и Питере почти 40% этих предприятий работают на международном рынке! Значит, наша потенциальная конкурентоспособность очень высокая.

Инновационный потенциал создается связкой <университеты - поддержка старт-апов>. Сейчас у нас в систему высшего образования идет 1,2 млн человек из 2,2 млн людей одного года рождения. Ключевая задача реформы - обеспечить хотя бы для половины из этих 1,2 млн настоящее университетское обучение. Сейчас мы можем говорить только о 10% охвата студентов нормальными университетами.

И вторая задача, уже на уровне школы. Сформировать то, чего она сейчас не дает. Навыки коммуникации (компьютер, русский и английский, presentation skills). Умение отбирать и оценивать информацию. Реформой школы мы создадим условия для того, чтобы наши дети легче адаптировались к инновационному рынку. Не работали бы на уровне условий, которые им заранее заданы, то есть не повторяли, а пытались искать что-то новое. Если человек умеет самостоятельно искать новое, то у него возникает возможность добиваться успеха в инновационной экономике.

Беседовала Александра ШУБЕНКОВА
Источник: ИА <Росбалт>, Москва

 
Copyright © 2002-2021, Российская коммуникативная ассоциация. All rights reserved.
При использовании информации гиперссылка на www.russcomm.ru обязательна. Webeditor
::Yamato web-design group::